В общем так. История восхождения замызганного повстанца в письмах за авторством его самого.
Начало утеряно в архивах.
23.03.2011, 17:47
XXIII.VIII.A.C.
Salve!
Прошлой ночью мог отправиться ad patres. Однако господа патриции ночью предпочитают глубокий сон (или глубокую хитрость). Я же разгуливал в окрестностях Рима, склоняя местных лациале перейти на нашу сторону. В основном, наши братья: рабы да колоны, ты знаешь… Да, еще встретил парочку хорошеньких сестричек: одна рыженькая, другая брюнетка. Обе не местные…
Надо Спартаку написать, чтобы позволил сестер в армию вербовать – не только братьев. Но Спартак неуч, читать не умеет, а найти его и поговорить уже неделю не могу.
Однако отвлекся, ad rem:
Omnium consensus (nomina sunt odiosa), tacito сonsensu Spartacus, решили: Гражданину Lecturusu подбрось гравюру гипсовую с профилем нашего Лидера и с автографом его. Знаю, Lecturus в глубине души притапливает за Spartacus – так пусть об этом узнают и те, кому надо.
Vale!
Gazius Masimus
P/S I. Медных денариев не нашли, ищем. В оплату пока прими медные доспехи. Добротные доспехи, одному нашему товарищу принадлежали, но ему уже не сгодятся. Рано от нас ушел, и нелепо. Хороший был боец, у знаменитого римского тренера уроки брал. Sic transit gloria mundi…
P/S II. Если следующей ночью послание не получишь, или не свидимся… На всё воля Юпитера! Как говорит мерзкая вражина Цицерон, мы сражаемся pro aris et focis,
Vivat Libertas!
23.03.2011, 17:56
Опять ошибка вышла, lapsus linguae. Лидер наш гипсовый пусть Агриппу порадует (в народе известен также как Агра).
24.03.2011, 21:20
XXIV.VIII.A.C.
Salve!
Horribile dictu, Spartacus ad patres. Mea culpa, зря я прошлой ночью писал о Лидере в гипсе. Когда вернулся в лагерь после очередной ночной попойки вылазки, обнаружил горы трупов, и кресты по всей Аппиевой дороге. Гори в аиде, Сулла! И Красс тоже… Зла Овидию я не желал, стихи у него хорошие. Однако salus populi suprema lex! Мы не варвары, как о нас думают, и не тираны. Главный Тиран сидит в императорских покоях. Знаем, а сказать не можем, имидж у нас дурной.
Мы имели глупость принять Тирана за Око народное, а Око народное за самого Суллу. Поплатились. Но если подумать, дурной нрав был у этого Тиберия… Errare humanum est, pereat mundus et fiat justitia.
Alea jakta est, теперь уже всё или ничего, aut Caesar, aut nihil
Этой ночью сам отправлюсь в Рим. Обеспечишь мне визит. Если раскроют, умру с честью, как подобает гладиатору! Feci quod potui, faciant meliora potentes…
В Риме покажешь мне дом Красса, брошу ему улики contra Glorius (среди плебеев больше известного как Славио).
Dixi. Vale!
Gazius Masimus
P/S. Оплаты не жди. Времена тяжелые. Сейчас мы сражаемся за Свободу, ad honores. Но если победим, тогда проси, что хочешь. Vivat Libertas!
24.03.2011, 21:42
Mea culpa! Уже на пути в Рим обнаружил, что имею при себе улики только против Basterusa. Что ж, придется воспользоваться тем, что есть. Скоро прибуду в Рим. Жди.
26.03.2011, 23:04
XXVI.VIII.A.C.
Salve!
Всю ночь пил. Остатки латыни окончательно ушли из моей головы. Потому пишу на своём родном языке. Слава богам, ты его тоже знаешь.
Пили с братом Динамо вино, прихваченное нами из кладовых Марка Лициния Красса. Отвратительное вино, честно говоря. С таким пойлом можно не только мирного поэта казнить, но и весь Рим спалить, и самим спалиться.
Почти не спал. Только под утро задремал, как был бесчеловечно разбужен странными людьми в чёрных балахонах. Обрадовался было, что вот, наконец, смерть пришла, и отдохнуть дадут. Но отдохнуть не дали.
Странные люди начали странную речь на чистейшей латыни, которую мне теперь было сложно понять. Разобрал только, что ждут меня в Риме, уже всё готово к моей инициации, и что сам Калигула на меня перстом указал.
Начал было им возражать, что только вчера был в Риме, и с трудом отбился от указаний перстом и неминуемой инициации. Но язык заплетался, и даже на родном языке не смог толком объясниться.
Странные люди продолжили свою речь. И наконец до меня дошло, что вчера Народным собранием был казнен Диктатор Луций Корнелий Сулла, и что наследником Императора объявлен ни кто иной, как беглый гладиатор ГазМяс. Через какое-то время до меня дошло, что ГазМяс – это я.
Я смекнул, что уже нет никакой разницы, закончу ли я этот путь Главой Сената или Императором Рима. В конце концов, наградой за обе должности является смерть (о, времена! о, нравы!), а, значит, и долгожданный отдых.
Я отправился со странными людьми в Рим. Мой брат Динамо спал глубоким сном, и его я решил не беспокоить… пока.
В Риме мне показали дворец, где жил убиенный Калигула. И объявили, что теперь это мой дом и я полновластный его владелец, как и всей Римской Империи. Я счел, что у Судьбы неплохое чувство юмора, и отправился осматривать свои владения – пока что только Дворец.
Совершенно пустой домина, наполненный различными богатствами, и другой шелухой. Подумал, что обязательно приглашу сюда тех двух сестричек: одна рыженькая, другая брюнетка, хоть веселее будет.
Постепенно огромный дворец стал давить на меня своей пустотой, мне стало нехорошо. Я счел этот ненормальным, и отправился искать лекарственные средства. Где-то в глубинах дворца я нашел погреб с вином, и еще странную лабораторию с какими-то бутыльками и склянками.
Начал с вина. Оно оказалось совершенно великолепным – ни то, что у этого вояки Красса. Тут я понял, что быть Императором не так уж и плохо, пусть и всего на пару деньков. Главное, не перепутать погреб с лабораторией.
За очередной бутылкой вина и не свойственным мне бездельем голова стала заполняться различными мыслями: то ли на латыни, то ли на родном языке – теперь уж не разобрать.
Еще вчера считал, что мой путь оканчивается казнью Узурпатора Суллы. Враги патриции повержены, Спартак отомщен.
Думал написать после этого послание Светонию, в котором, среди прочего, указать, что если Светоний станет правителем, то пусть отменит рабство, накормит народ, помилует повстанцев, а гладиаторские бои сделает делом добровольным.
Затем собирался вызвать на поединок надменного Мария, и в честном бою окончательно разрешить наш спор. Знаю, что Марий всегда носит с собой отравленный клинок, но это хорошая смерть для гладиатора.
Но что делать теперь? Одному мне всё равно не справиться. Для мирных плебеев я теперь не только тот, кого они считают бандитом, но еще и тиран и кровопийца. Значит, всё равно надо заканчивать. И Светонию послание писать, и с надменным Марием как-то разбираться.
Тут я понял, что раз уж я сам пока Правитель, то можно не утруждать Светония просьбами, а самому написать несколько Указов: об отмене рабства; о статусе гладиаторов; о социальном обеспечении населения.
Латынь всё-таки пришлось вспомнить, и несколько Указов я составил. Поскольку отдать их некому, и странные люди в чёрных балахонах куда-то исчезли, то назначаю Тебя своим поверенным. Указы найдешь в сейфе, в моих покоях. Ключи и схему, как туда добраться, я вложил в письмо.
Вчера, 19:29
XXVII.VIII.A.C.
Salve!
Пью вторые сутки. Императорские запасы пока позволяют. Однако начинаю ненавидеть Калигулу.
Я мечтал о достойном финале, благородной гибели на арене от клинка Мария. Но благородные финалы бывают только в книгах. А в жизни происходит то, что случилось со мной. И теперь я понимаю, почему принял тех людей в черных балахонах за смерть. Это и была моя смерть. Только не та, что дает отдохнуть, а та, которая заставляет страдать и мучиться. И теперь я знаю, что это мой ад.
Я заперт в этом Дворце, словно в чужом теле. Я и так в чужом теле: в теле тирана, извращенца и убийцы, который правит Империей, ненавидящей его, Империей, сошедшей с ума.
Вчера в мой Дворец пробралась толпа обезумевших плебеев. Сначала я думал, что они ищут именно меня, и даже обрадовался этому. Но меня они не искали. Они искали хлеба и зрелищ во Дворце разврата и порока.
Наконец, они нашли винный погреб, который я не закрывал со вчерашнего утра, и в стельку напились, что только усилило их безумие. Они тут же стали кричать, что нужно непременно найти и казнить оставшихся повстанцев-гладиаторов, так как именно они повинны во всех бедах Империи. Гладиаторов сначала искали в винном погребе, потом на кухне, заглянули даже в клозет.
Я уже хотел, было, помочь этим безумцам, и обмолвился, что гладиаторов следует искать не во Дворце, и даже не в Риме, а вдали от города, где они, по-прежнему, стоят лагерем. Плебеи приняли меня за своего, но слушать не стали. Один из них (то ли Тацит, то ли Ветрувий), самый безумный из всех, с дикими горящими глазами и растрепанными волосами, закричал, глядя прямо мне в глаза (от чего я даже вздрогнул), что повстанцы повсюду – они скоро залезут даже в постель к его жене – их нужно непременно найти сию же минуту!
С криками и воплями этот безумный человек выбежал на улицу, а толпа плебеев последовала за ним.
Я выглянул в окно. И, о, боже, увидел там своего брата Динамо (впрочем, какой он теперь мне брат), одиноко стоящего перед небольшой группой плебеев. Светоний (кажется, единственный трезво мыслящий плебей из всех) отчитывал Динамо, и явно подозревал того в связях с повстанцами. Динамо почти не сопротивлялся. Только время от времени поглядывал на Дворец и вытирал сопли грязным рукавом. Мне даже показалось, что он плачет.
Тут я вспомнил, что сегодняшней ночью Динамо приходил ко Дворцу, и долго колотил в запертые двери. Я не открыл ему, потому что был пьян, и только слышал его крики и проклятья. Кажется, Динамо так и не ушел никуда до самого утра, и был пойман группой плебеев.
Я уже было простился мысленно с последним гладиатором Рима, и собирался отправиться в лабораторию готовить вино для Мария. Но тут понял, что принял за Мария совсем не того человека. Реальный Марий в это самое время был на площади в числе остальных плебеев, и кричал, что против него организован заговор! Повстанцы каким-то образом прознали про его особый статус, хотя он тщательно скрывал его на протяжении всех дней смуты, и даже никуда не выходил из своего дома.
Тот самый безумный плебей (то ли Тацит, то ли Ветрувий), которого я ранее принимал за Мария, вдруг набросился на Мария и стал дубасить его кулаками. К нему совершенно неожиданным для меня образом присоединились другие пьяные плебеи, и только умный Светоний остался в стороне.
Динамо, не будь дурак, воспользовался ситуацией, и поспешил незаметно скрыться в толпе. Я только успел заметить, как в его руках блеснула сталь, и сразу после этого Светоний тяжело опустился на колени.
Пьяные плебеи уже ничего не хотели видеть и слышать. Безумец, взявший на себя роль лидера, добивал умирающего Мария и радостно кричал, что теперь-то он понимает, что Марий – достойный плебей, герой, и смерть его не будет напрасной, ибо заговор раскрыт и виновные непременно будут найдены!
Я мысленно проклял этого Безумца, поскольку теперь он отнял у меня последний шанс на достойный уход.
Вчера, 20:32
XXVII.VIII.A.C.
Salve!
Я окончательно перешел на тёмную сторону. Впрочем, а где я был раньше?
Это только для моих братьев по оружию, гладиаторов, наша борьба была благородной: мы сражались за самое дорогое, чего у нас никогда не было, и чего мы так и не смогли достичь – за свободу. Ах, это сладкое слово – Свобода! С ним не сравнится вкус вина из императорских покоев. И даже губы тех двух сестричек лишь на время могут заглушить жажду Свободы.
Для всей остальной Империи мы были врагами, а для патрициев – всего лишь сбежавшими животными, рабами.
Но сейчас я предал и своих братьев по оружию. Больше ничего не осталось…
Когда-то я думал, что Цезарь – самый свободный гражданин Империи. Его свобода настолько безгранична, и ничем не стеснена, что даже боги позволяют ему творить, всё, что вздумается.
Даже мы, закаленные в бесчисленных поединках гладиаторы, не смогли в двух покушениях убить Цезаря.
И вот я сам стал Тираном, обезумевшим маньяком. Если и возможно было придумать для меня наказание большее, чем рабство, чем казнь раба, то вот оно, это наказание. Победив своего злейшего врага – Суллу, я сам стал еще более злейшим врагом для себя и для окончательно поверженных теперь гладиаторов, которые не могут мне даже отомстить за предательство.
Цезарь – самый несвободный гражданин Империи.
Но может быть, именно таким и должен быть достойный финал достойной игры? Сладкие мечты властвуют над нами только в далеком детстве, безвозвратно ушедшем. А жизнь нелепа и жестока.
После казни Мария и гибели Светония толпа плебеев окончательно обезумела. Я, было, хотел издать Указ о казни всех без исключения плебеев, но понял, что исполнять этот Указ будет некому.
Затем вспомнил, что Динамо всё еще может выслушать меня. Но приглашать его во Дворец глупо, а потому надо написать письмо, и отправить его хотя бы через поверенного.
Я так и сделал: написал Динамо письмо, в котором отметил, что пока нахожусь на лечении в санатории для беглых гладиаторов. Что пока не понял, насколько хорошо здесь обслуживают, а потому самого Динамо пока не зову. Однако есть незаконченные дела, которые непременно нужно завершить во благо Свободы. Я предложил Динамо разобраться, наконец, с безумцем Витрувием (такого было его настоящее имя), и подробно расписал, в каком порядке, по моему мнению, должны быть отделены различные части тела Витрувия, и что именно с ними нужно сделать.
Также я посетил, наконец, лабораторию со странными склянками и бутыльками. Я нашел ее совершенно разбитой, и разрушенной, и понял, что безумная толпа успела погулять и здесь, и, видимо, запивала вино ядом.
Мне удалось найти один нетронутый бутылек, и, смешав яд с вином, я отправил подарок последнему поэту Рима – Вергилию. Этой безумной Империи больше не нужны поэты.
Затем я вновь выглянул на улицу. Там всё еще бесновалась толпа. Они жгли книги, сбрасывали вниз колонны, и по-прежнему искали врагов – повстанцев.
На этот раз повстанцами были объявлены Тацит и сам Вергилий. Я счел, что это вполне удачная шутка, и согласился, что Тацит, пожалуй, сойдет за гладиатора. При этом подумал, что наследником трона должен был стать всё-таки не я, а Витрувий, поскольку он очень хорошо справляется с моими обязанностями.
Тацит тут же был объявлен врагом Рима, казнен, а его тело сожгли на костре.
На этом толпа, наконец, успокоилась, и разошлась по своим домам, оставив после себя горы мусора, пепла и трупы ни в чем неповинных граждан.
Рим погрузился во тьму, из которой, кажется, и не выходил уже несколько дней.
Вчера, 21:12
XXVII.VIII.A.C.
Salve!
Когда наступило утро, то рассвет не наступил. Небо заволокло черным дымом. В воздухе повис едкий запах гари, проникший даже во Дворец.
Мне оставалось только пить, но императорские запасы были почти опустошены.
От Динамо пришла записка, что с Витрувием он закончил, и сделал даже большее, зачем-то избив еще и Вергилия. Избил так сильно, что Вергилий теперь не может ходить, а потому не явится на Народное собрание за объявлением очередной жертвы. Впрочем, кто теперь явится на это собрание, и кого объявлять жертвой?
Только меня или Динамо?
Динамо, кажется, впал в совершеннейшее расстройство, поняв, кем я стал. Что ж, по крайней мере, его я не трону. Пусть ступает с миром на все четыре стороны. Снабжу его золотом и всем необходимым. Пусть хотя бы он получит долгожданную Свободу, а вместе с ней и отдых.
С Вергилием уже не получится…
Хотя, с другой стороны, я бы на пир всех позвал, даже тех, кого уже нет с нами. Особенно, Светония – так и не удалось мне с ним по душам пообщаться. Благо, Калигула, кроме винного погреба, казну богатую оставил. Зови всех, погуляем на славу! Да и закончим на этом.
А первым позови Динамо. Задолжал я ему всё-таки. Пусть пьет и ест досыта. Одна из сестричек с ним останется.
По оплате теперь. Весь Дворец обыскал, но медных денариев так и не нашел – одно золото да рубины. Так что оплаты не жди, да и какая теперь оплата. Лучше сам на пир приходи, погуляем на славу!
Vale!
Gaius Iulius Caesar Augustus Gazius Masimus, Pontifex Maximus, Imperator, Pater Patriae
и Гладиатор
P/S. Честно говоря, хотел закончить свой путь вдали от этих мест, где-нибудь на берегу ослепительно синего моря, вдали от интриг, войн и переворотов. Может быть, с одной из этих сестричек, а то и с обеими. Но видать, не суждено уже. Однако не суди строго. Ты же знаешь, я хотел быть всего лишь мирным плебеем.
P/S. А этот Калигула всё-таки извращенец – нашел, кого наследником объявлять…
А там недалеко, между прочим. Каких-то пять лет и Сенека будет учить Нерона.
